Поздравляем с Днем Рождения Петра Васильевича Гореликова

Сегодня исполнилось 85 лет знаменитому Российскому яхтсмену Петру Васильевичу Гореликову. 
Петр Васильевич родился 16 декабря 1931-го года. Яхтсмен, выступал на соревнованиях на "Олимпике", в 1952-м году – член сборной России на Олимпийских Играх в Хельсинки, где защищал честь страны в классе "Финн". После 1952-го года продолжал до 1964-го года выступать в классе "Финн". Окончил Кораблестроительное училище, специалист по быстроходным судам. Один из составителей книги "Яхтенное дело". Судья по парусному спорту и просто замечательный человек. Петр Васильевич Гореликов – один из тех, кто заложил фундамент последующих успехов Советских и Российских гонщиков. Подробнее о его биографии можно прочитать на сайте комитета массового, любительского и студенческого спорта http://www.parusniy-sport.org/sportsmeny/13

Сейчас Петр Васильевич активен. Незадолго до его дня Рождения мы были у него в гостях. При нашем посещении, несмотря на возраст, он показал хорошую физическую форму - сделал несколько приседаний.

Российская Ассоциация класса Финн от всей души поздравляет Петра Васильевича с днем Рождения и желает здоровья и как можно дольше оставаться с нами!

Петр Васильевич Гореликов – первый советский участник Олимпийских Игр в классе Финн.

Многие ведут отсчет Советским и Российским успехам в классе Финн на Олимпийских Играх с серебряной медали Александра Чучелова в 1960-м году. Однако мало кто упоминает Олимпийские Игры 1952-го года, где класс «Финн» дебютировал на Олимпийских Играх и где советские спортсмены впервые выступили в Олимпийских Играх.

Опыт, полученный в Хельсинки, заставил коренным образом пересмотреть всю систему учебной работы в Парусном спорте, большое внимание стало уделяться технической и морской подготовке на спортивных верфях было налажено строительство яхт международных классов; все соревнования на личное и командное первенства стали проводиться как классные гонки, были организованы встречи наших парусников с яхтсменами других стран.

Игры в Хельсинки занимают особое место в истории, еще и потому, что они попали на поколение, рождённое в 1920-26-м – это павшие, израненные и, как редкое исключение, невредимые герои. Эти Игры для Советского Союза стали «Олимпиадой Фронтовиков», потому, что костяк советской сборной составили фронтовики, блокадники, узники концлагерей, чудом не попавшие в газовую печь. Поэтому все участники Олимпийских Игр 1952-го года являются для нас первопроходцами и героями. 

В классе Финн за Советский Союз выступал Ленинградский яхтсмен Петр Васильевич Гореликов. Несмотря на все сложности, он показал высокий результат, перед финальной гонкой уже шел на 3-м месте, и только недостаток опыта и общения дали случиться обидной дисквалификации в последней гонке, из-за которой не состоялась медаль для Советского Союза в парусе уже на этой Олимпиаде.

Пётр Васильевич Гореликов. Родился 16 декабря 1931-го года. Яхтсмен, выступал на соревнованиях на "Олимпике", в 1952-м году – член сборной России на Олимпийских Играх в Хельсинки, где защищал честь страны в классе "Финн". После 1952-го года продолжал до 1964-го года выступать в классе "Финн". Окончил Кораблестроительное училище, специалист по быстроходным судам. Один из составителей книги "Яхтенное дело". Судья по парусному спорту и просто замечательный человек.

Петр Васильевич Гореликов – один из тех, кто заложил фундамент последующих успехов Советских и Российских гонщиков. Приводим Вашему вниманию эксклюзивное интервью, которое он любезно согласился дать Российской Ассоциации яхт класса Финн.

Записали Роман и Елена Котляровы

Петр Васильевич, пожалуйста, расскажите - как Вы начали заниматься парусным спортом?

Это длинный рассказ – я вообще родился на материке, в Ашхабаде. Суше места, наверное, нет. Вырос я в Средней Азии. У меня отец был военный, и он служил и в Ташкенте, и в Кулябре, и в общем, он и я с ним мотались по таким местам. Уже в последние годы во время войны он был начальником санатория на Иссык-Куле. И там было фактически море – можно было вдоволь поплавать, покупаться. В санаторий привозили раненых отовсюду, и там в санатории был какой-то морячок. Мы с ним много общались, и  он подарил мне на память тельняшку. Благодаря этому общению, рассказам моряка, мне очень захотелось выйти в море. Я потом в этой тельняшке приехал в Ленинград (в декабре 1945-го мы с отцом переехали в Ленинград) и с большой гордостью ее долго носил (подшивал, перелицовывал – носил долго). И вот, как только мы приехали в Ленинград, я сразу же пошел искать яхт-клуб. Сначала пошел по старому адресу. Потом уже нашел новый. Попал в яхт-клуб, записался и начал ходить. Это был 1946-й год.

Сначала приходил просто как в гости. Зиму я учился в детской школе. Первое время я ходил так – приду, кто возьмет с собой на яхту, с ними выйду.

Яхты все были старые, еще дореволюционные. Помню названия «Ласточка», «Закат»… «Ласточка» - это был шхерный крейсер, знаменитая яхта, о которой в своем произведении упоминает Л.Н. Толстой. Погибла она по дурости молодого капитана – рассушил ее, а потом, когда опустил ее в воду – она затонула и пропала.  Ну в общем, сначала ходил я на таких яхтах, а дальше все пошло-поехало – сначала я ходил на М-20 (1946 год) – старые гафельные эМки. А одиночки были двух видов: были две - три яхты Ш-10 – еще довоенные одиночки. Это по сути дела – открытая шлюпка, совершенно без палубы и с вооружением типа «гуалинь» (похожее на  гафельное, но когда все поднимается одним фалом) и парусом площадью 10 квадратных метров.  И еще было несколько «Олимпиков». Поначалу их было мало, потом уже их много понастроили. Позже в них уже здесь и Чемпионат Советского Союза проводили (тогда в основном пересадки были). И вот тогда я уже «вылез в люди». Здесь (в Ленинграде) на Чемпионате Советского Союза я был третьим, через год я был опять третьим, и меня тогда взяли на сбор. Это был как раз конец 1951-го - начало 1952-го года.

Тогда мне несколько повезло: мне больше нравится ходить по слабым ветрам. Там были ребята поздоровее, а я, как видите, не очень соответствую комплекции финниста.  И поэтому у меня лучше получалось выступать по слабым ветрам. Также я еще походил на килевой яхте до одиночки (в детской школе на яхте «Закат»). Начался олимпийский сбор,  и так вышло, что из 17-ти зачетных гонок 11 или 12 гонок я выиграл. А нас там было всего 5 человек. Гонки эти проводились уже на «Финнах». Причем «финны» были какие: их построили на Таллинской верфи – быстренько их «налепили», сделали дубовые мачты. Также такого понятия, как «оттяжка гика» - такого понятия вообще на яхте не было. Тогда на больших яхтах были такие термины как «завал-тали». Это используемые на курсе «фордевинд» тали, которые заводили за блок гика-шкотов и ими подтягивали гик к подветренной ванте, чтобы он не болтался на волне. А на маленьких яхтах никто об этом не задумывался – кто там побежит что-то подвязывать, когда ты на яхте один. Так вот – на первых финнах, построенных в Таллине, как нам потом сказали, была допущена ошибка при изготовлении щели для крепления гика в мачте – ее сделали слишком большой (делали просто по имевшимся чертежам с максимальным допуском. И получилось так, что как только мы выходили на полный курс, гик выворачивало вверх и яхту сразу выкидывало на переворот. В результате, как только дуло больше 4-х баллов, из пяти в лучшем случае кто-нибудь один спасется, а то и никто. А по слабым ветрам у меня получалось лучше всех.

Потом уже на Олимпиаде конструктор «Финна» Рихард Сарби, когда мы ему пожаловались об этой проблеме, сказал – «ну если вы промахнулись, тогда наклейте или вставьте клин». И это вошло позже в обиход, как первый прототип гик-оттяжки.

Зимний сбор проходил в Риге, а уже на яхтах мы тренировались в Таллине в Пирите. Тогда яхт-клуб был маленький, но на базе Калева мы все это делали.

Среди претендовавших на отбор в Олимпийскую команду спортсменов были двое москвичей – Александр Чумаков и Юрий Шаврин. Здесь на Чемпионате Советского Союза они выигрывали все «в одну калитку». И тут перед сбором они договорились: «Слушай, что мы будем друг друга «есть»? Давайте кинем жребий – кто на какой класс пойдет. И Чумаков пошел на «Звездники», а Шаврин гонялся на «Финне».

Юрий Шаврин был ростом 180 см, но он был жилистый, сухощавый, и в общем не очень легко ему было. Но он был такой упорный! К примеру, когда он тянул шкот, он делал не 4 «лопаря», как все, а только 2 и тянул так, что у него из под ногтей кровь шла. Несмотря на боль и кровь, он все равно тянул шкот только так, и это ему давало определенные преимущества. Но сильного ветра ему не давали… И, в общем, я их всех обогнал и попал на Олимпиаду.

Всего в классе Финн в отборе участвовали 5 человек: Шаврин Юрий от Москвы, от Украины был Шура Селиванов, от Эстонии был Евгений Адрик, от Ленинграда был я, и пятый был от Латвии Юрков, насколько я помню.

Кто были Вашими наставниками?

Моими наставниками были хорошие люди. Все они очень любили парус. Первым был Геннадий Семенович Назаров. Это были тренера Питерского яхт-клуба. Назаров, Титов, Коровинский Валентин Николаевич. А в сборной команде были в основном не тренера, а хозяйственники. Они могли выбить парус какой-нибудь, вывезти команду на сборы.

Расскажите, пожалуйста, про Кубок Большой Невы.

Это были соревнования, которые проводила газета «Вечерний Ленинград». Соревнования начались довольно давно. Я помню, что тогда Коровинский участвовал на яхте «Сказка», а я гонялся на «Олимпике». В общем одну из первых регат в 1948-м году я выиграл и получил в награду большую вазу – «Кубок Большой Невы». В 1998-м году был юбилей этой регаты и получилось так, что у меня единственного сохранился этот кубок. Журналисты все это каким-то образом раскопали. Я чувствовал себя на этом юбилее кинозвездой.

Расскажите поподробнее о составе Олимпийской команды СССР 1952 года.

На Финне запасным был Юрий Шаврин. На «Звезднике» отобрался Александр Чумаков, а запасным был Тимир Пинегин. У Тимира тогда на Олимпиаде было много времени, поскольку он был запасным. Он много общался со всеми соперниками, поднабрался и по возвращении потом все выиигрывал - возил всем большой зазор.

Как относились тогда иностранцы к вам?

Ну тогда отношение к нам было хорошее – это сейчас мы несколько подпортили к себе отношение. А в то время мы все-таки победили в войну, освободили Европу и иностранцы это ценили. Они относились к нам с уважением, но при этом их удивляли наши привычки, манеры. В общем, они с интересом к нам относились. Конечно, был определенный барьер в общении, но что касается Тимира – это был необыкновенно талантливый человек: вот есть талант – и он талантлив во всем. Он был художник хороший,  в парусе у него было хорошее чутье. В технике – он работал в конструкторском бюро Ильюшина. Поэтому техника была ему понятна. Остальное он видел глазом. И он набрался многому у соперников. А я все, что можно было, перенимал. Тогда «Финн» был другим – на «Финне» было всего две веревки – шверт-тали и гикашкот. Финны тогда построили красивые яхты для олимпиады – все под красным деревом, под лаком. По сравнению с тем, что нам в Таллине «нашлепали», конечно, это была «картинка». И для шверт-талей они сделали утки за бимсом на швертовом колодце, что было очень неудобно.

Пауль Эльвстрем тогда пришел на Олимпиаду опытным, натренированным. Он очень интенсивно готовился к Олимпиаде. Как он нам рассказывал, он сделал специальное устройство для имитации откренивания в ванной. Причем именно в ванной потому, что, как он говорил, нас в гонке обливает водой (а тогда никакого «каллипсо» не было и у иностранцев), и соответственно он по полчаса висел в позе откренивания в ванной и поливал себе мышцы холодной водой.  Конечно, он был накатанный лучше всех и обгонял всех «в одну калитку». Так вот Эльвстврем на Олимпиаде увидел это неудобство, быстро сообразил что надо делать, нашел какую-то деревяшку, железку и соорудил себе на палубе простой клиновой стопор. Пауль был очень рациональным в этом плане. Но соперники тут же это заметили, написали коллективное письмо – поставлено устройство, отличное от типового, и надо это снять. Ну в общем это пришлось Паулю снять.

Я тоже там немножечко схитрил: В первый день, когда мы вышли, чуть поддуло хорошо. На лакированной палубе было скользко, и где-то в один момент я не удержался и меня «приложило». Я пришел в яхт-клуб и стал думать – надо что-то делать. Я тогда набрал опилок в мастерских, набросал с лаком на скользкие места палубы, засушил, и это никто не видел.

Эту байку уже после олимпиады я как-то рассказал нашим финнистам. Это услышал Женя Кузнецов. Он был хорошим столяром и мы с ним сделали уже клиновой стопор для шверт-тали в комингсе под ремнями. Построили комингс из фанеры по периметру кокпита (чтобы вода не заливалась. Мы потом на этом комингсе висели). Так он также «тихарил-тихарил», но по моему примеру обсыпал комингс песком, когда покрывал лаком. И потом началось! – как он пойдет на воду, так «непромоканец» протирается до дыр, ноги натираются до крови. И в итоге ему пришлось это дело исправить.  

Расскажите о Ваших приходах. Что у Вас случилось в первый день? Что было на протесте в последней гонке?

Когда я поехал на Олимпиаду, мне было 20 лет. Я был там один из самых молодых. У нас там было 30 с небольшим лодок. И мне было непросто. В первый день, как я говорил, меня приложило и я не смог финишировать. Позже ситуацию удалось выправить – я дважды пришел третьим и перед последней гонкой я шел третьим.

А в последней же гонке меня подставил  британец Чарлз Куррей – он коснулся моего паруса у поворотного знака и подал на меня протест, из-за которого меня дисквалифицировали.

Чарльз Куррей, как мне потом рассказали, в общем-то, был известный кляузник – его любимым делом было покляузничать, протест подать, спорить, а не гоняться. Пауль Эльвстрем, который все видел, уже после всего случившегося, когда мы обсуждали эту ситуацию, мне сказал: «Ты не то, что помеху сделал, а наоборот - сделал хороший, грамотный толковый маневр. А Куррей применил специальный прием, чтобы подставить тебя и зафиксировать нарушение.» 

К сожалению, тогда я не догадался позвать его в свидетели (за что он меня корил потом) – я просто не ожидал такого разворота ситуации. Нас тогда  никто не учил тому, как вести себя на протестах, мы были дикими. В общем, меня дисквалифицировали по протесту Куррея и я потерял бронзовую медаль.

Разбирал тогда протест сам король Норвегии?

Да. На разборе председательствовал сам король Норвегии Олаф.  Он тогда пришел на яхте, а его сопровождал эсминец королевского флота.

Расскажите, пожалуйста,  об общей атмосфере Олимпийских Игр 1952 г

Протестов было очень мало. Как-то так получилось, что всех раскидали по разным клубам. Поскольку команды были национальные, то мы не по классам были объединены, а по командам. У меня в клубе были Звездники, Драконисты, Р-6

С погодой нам повезло. Это был конец июля. Несколько гонок получились по слабым ветрам. Дистанция была привычная нам олимпийская (треугольник, петля). И условия в целом у финнов были отличные.

Как сложилась Ваша жизнь после Олимпийских Игр? Как долго Вы продолжали гоняться в классе Финн? Как участвовали в парусной жизни?

В последний раз я участвовал на Чемпионате СССР в 1964-м году (г. Бердянск, Азовское море). После олимпиады я участвовал в предолимпийских сборах два раза. На всех отборочных соревнованиях я все время был где-то второй-третий. А когда приехал на Чемпионат СССР, со мной беда случилась – разбил радикулит.

На следующий год уже перед Олимпийскими Играми, которые должны были состояться в Риме, я тоже был все время где-то второй. Тогда Балтийскую регату выиграл Шура Чучелов, а Чемпионат СССР – Валентин Манкин. В итоге на Олимпиаду поехал Шура Чучелов. Вот бы мне туда было поехать! Были слабые ветра, почти те же люди, с которыми я гонялся на предыдущей олимпиаде. Но вот так сложилось. И Шура тогда приехал с серебряной медалью. А выиграл тогда Пауль Эльвстрем.

Потом так получилось, что у нас в клубе случилась трагедия – на открытии разорвало пушку. У нас была пушка с Петровского ботика. И этой пушкой салютовали в день открытия навигации. У нас был такой боцман Роскин Слоек, который заряжал пушку: насыпет пороху, запыжит и обломками весла утрамбует, чтобы звук был громкий, Необходимо было обязательно все спрессовать, чтобы не получился пшик. (Когда порох не спрессован, то он просто сгорит с пшиком. А когда он спрессован, то он рванет со звуком.) И вот для того, чтобы спрессовать порох, боцман вставлял в дуло обломок весла и кувалдой стучал по нему. А потом Роскин Слоек ушел рыбачить, и оказалось, что некому стрелять. И Саня Логинов взялся за это дело. Но он не знал тонкости. Вообще  из этой пушки стреляли черным порохом, и такие пушки были отлиты специально под то, чтобы стрелять именно черным порохом. И оказалось, что к тому времени ничего не нашли, а широко применялся бездымный порох. А бездымный порох… во-первых, у него и действие немного другое, и мощность другая. Я помню: у меня отец охотник был, и у него была мерка специальная. По ней он специально отмерял – сколько засыпать пороха, потом запыжит, засыплет дробью, Так вот для черного пороха у него была одна мерка, а для бездымного – в три раза меньше. Ну а Саня – он не охотник, он не соображал этого ничего. В общем он бездымного пороха туда зарядил, И вот, майский день, солнце, народ… В то время парус популярен очень был, народу много было в клубе. И он бабахнул, и всю казенную часть разорвало на мелкие кусочки и веером по всей толпе. Еще хорошо было, что она стояла немножко на склоне. И вот латунная наметка с пушки толщиной в палец улетела за 150 метров к нашим «финнам» и воткнулась в доску. Осколки казенной части разлетелись по толпе – кому в глаз попали, кому в руку. И погиб один человек – ему осколок попал в вену, он ушел в сторону, пытался держать, и в панике и суматохе, когда до него добрались, он уже потерял столько крови… на это наложилось то, что еще у нас потеряли навыки после войны – как спасать людей в такой ситуации. Короче – Боря умер. Сын у него остался. Это очень подействовало на меня так, что мне не захотелось больше ходить в клуб. И я несколько лет не ходил в клуб – забросил свой парус, «нарожал» девчонок. Ну а потом все равно – от этой болезни не излечишься, начал постепенно ходить. Я получил яхту «Джинн»  Ну и гонялись мы тут. Хорошо гонялись! Я несколько переделал яхту, изменил фальшкиль. Я же по образованию – кораблестроитель, и поэтому кое-что в этом деле соображал. Ну и также мы не жалели денег на вооружение – купили хорошую мачту, парусов нашили всяких… И в конце концов мы первыми стали и на Онеге, здесь на соревнованиях хорошо выступали… 

Чем Вы занимаетесь сейчас?

А сейчас у меня диванно-телевизионный образ жизни. В яхт-клуб в прошлом году я дошел только один раз. И по правде сказать, не хочется - того яхт-клуба, в который я пришел и который меня воодушевил – его уже нет. Там уже стоят катера, там приезжают «мужики» на крутых тачках. По-моему там уже три или четыре ресторана, вертолетная площадка. Ну и яхты другие, конечно. Ну и еще такое оказалось – почти все друзья поумирали. Мне сейчас 82, а они – кто в 60, кто раньше, кто позже. Таких старожилов, как я, из той компании остались единицы.  При этом самые лучшие уже ушли. Те же ЖеПалыч (Кузнецов Евгений Павлович), Малява – таких уже нет.  Был у нас Толя Коновалов. Была у нас с ним такая традиция: он там у себя в Стрельне делал день, когда он созывал всех на ревизию. Эта ревизия всегда проходила с юмором, шутками. А потом Толя в аварию попал. Короче никого уже нет. Грустно. Но никуда от этого не денешься. Это жизнь.

Что Вы думаете о классе «Финн»?

Я бы повторил мнение Эльвстрема: класс «Финн» - это действительно спортивный, боевой класс. Как раз он появился в переходное время, до него про то, что глиссировать может яхта, речи не шло. Это случайно выделывали какие-то фокусы. Ну а новые классы типа 49er – это уже скорее акробатика, а не парус.  Или вот Кубок Америки – там гонку смотришь – рулевые делают детские ошибки! Флот маленький – 8 яхт или вообще дуэльные гонки. А если 50 яхт?  Эльвстрем, и я его поддерживаю, рассматривал класс «Финн» как искусство. И это действительно искусство – работать на этой яхте, уметь волну отработать, парус настроить. А отрывы где делать? Отрывы делать на глиссировании! Вот сорвался и улетел!

Вот остаются в жизни такие моменты:  на каких-то соревнованиях мы стояли в Риге. На гонки там мы выходили в залив. И вот в какой-то день хорошо поддуло баллов до пяти. Мы отгонялись. И вот ветер потихоньку закисает. Весь флот подтягивается, идет в гавань, ползет. Ну и я вот также ползу. И потом я думаю – надо как-то попробовать… Я не знаю, как, но помню, что ощущение было такое: «Вот надо бы чуть-чуть подтолкнуть…» И вот я где-то поддернул, где-то рулем шевельнул, и в итоге я «сел» на волну и просерфинговал мимо всего флота. Там Драконы, Звездники – парусища!. А мне, наверное, парус и не нужен был – он был у меня наполовину выбран, и я на этой волне мимо всего флота ехал до тех пор, пока она не рассыпалась в самом устье…. Пролетел метров 150! Вот это только на Финне можно было сделать.  

Что Вы хотели бы пожелать молодым ребятам, которые сейчас приходят в парусный спорт, в класс Финн?

Пожелать могу – любить парус и ходит в море! Вот я себя помню… конечно, сейчас другое время, по внукам смотрю – надо ему в «стрелялки» поиграть, посмотреть что-то, завалили его уроками… А я себя помню – у меня одна была только мысль – «скорее удрать в клуб!» Причем тогда у нас довольно строго все было: обеспечения нет. Кому из директоров клуба захочется сидеть в тюрьме из-за того, что какой-то пацан вышел в море, перевернулся и утонул? Поэтому у нас строго было все. Выпускали в ограниченный район. Если одиночное плавание – то только в «раздельный». Если в обычном режиме – 350 метров до пятачка, то в «раздельный» – уже только 350 м. Ну или в лучшем случае – только до второго буя. Но это для нас уже было «дальнее плавание».  Но все равно – примчаться в клуб – это было главное. Уроки? Ладно! На задний план!

Зимой – на буере. Я прихожу точно также – школу «мотану», потому что зимой после школы уже делать нечего – зимой после школы тьма, а выйти можно только в светлое время. Я, значит, «мотаю» школу, прихожу в клуб, вооружаю «Монотип», и заруливаю! Заруливаю и около «Вольного» попадаю в «майну» (проталину).  В «майну» провалился, а народу немного. Никто на буерах не ходит. Я выбрался, с мокрыми ногами бегу в клуб, зову кого-то. Там веревки, То… Сё… Вытаскиваем мы этот буер. Притаскиваем его в клуб, Пришли мокрые, я бегу в клуб посушиться, согреться, Потом спохватываюсь – надо же домой ехать! А портфель то у меня в буере был! А воды то он набрал! И портфель у меня вмерз там! Портфель вмерз у меня в «Монотипе» там внутри. А мне надо домой идти. Ну я думаю – ладно, что-то там наплету, и на следующий день я его кое-как выколотил. Так вот. Вот с таким настроением можно куда-то идти и что-то добиваться. Но это не то, чтобы надеяться на что-то. Этот настрой дает радость в жизни.

В общем, желаю молодым ребятам любить это дело и целиком ему отдаваться!